Материал подготовлен

к.т.н. Харчевниковым А. Т.

 

СМЕРТЕЛЬНА ПЕТЛЯ РОССИИ

 

Часть 9. Линейная (плановая, отраслевая) форма как «политическая технология».

…

 

9.5. Иерархия управления; ультраструктура, знаковая сфера, полная форма закона положения функций.

 

Подобно тому как обмен товарами нуждается в особом товаре, деньгах, т.е. в особых деперсонализированных знаках-вещах, соисполнение функций для своего осуществления и «замыкания» тоже нуждается в особой функции, в особых знаковых процессах, но, в коренном отличии от обмена, соисполнение униформного знака не имеет. Короче говоря, соисполнение функций кроме «горизонталь­ной», диспозитивной сети нуждается в «вертикальной» структуре, в иерархии административного отраслевого управления, органы кото­рого и имеют дело со всей не универсальной, а конкретно-сушественной (адресной, локально-значимой) документной, материально-знаковой стороной функционального производства. Маркс писал: «Всякий... совместный труд, осуществляемый в сравнительно крупном масштабе, нуждается в большей или мень­шей степени в управлении, которое устанавливает согласованность между индивидуальными работами и выполняет общие функции, возникающие из движения всего производственного организма в от­личие от движения его самостоятельных органов. Отдельный скри­пач сам управляет собой, оркестр нуждается в дирижере» (здесь лишь обратим еще внимание и на то, что Маркс не избежал понятия «функции», т.е. деятельного процесса).

И еще одно. Литература по управлению циклопична. Что само по себе уже подозрительно. Поэтому мы стремимся уяснить управление только и только как объективную общественную форму или собственную ультраструктуру (если угодно, институт) функционального (технологического) взаимо­действия, соисполнения, как примерно в «товаре вообще» уясня­ется только движение денег как объективной же формы в целом денежно-финансово-банковской ультраструктуры осуществления обмена. Но и не более того, ибо только так  можно по­нять, что в этих формах далее происходит.

Итак, соисполнение функций в сети никак не сводится к «ато­марным», дуальным актам («ты - мне, я – тебе»), ибо агент осущест­вляет свою работу, полезную для других агентов («они мне, я дру­гим»), ничего полезного от этих «других» взамен не получая (кроме, скажем, накладной), точно так же и сам агент использует трудообеспечивающие функции совсем других агентов, которым в свою очередь ничего, кроме накладных, не дает (напомним, что никаких денег в нашем анализе пока не существует). Но в «ма­леньком» отличии от денег, которые вновь пускаются в ход, от этих накладных, полученных за выполненную работу, для самих агентов нет никакого толку. Однако без них и невозможно управление как неотъемлемая часть функционального производ­ства (точнее,   само соисполнение невозмож­но без управления и накладных).

Эти же явления Я. Корнаи называет «не­ценовыми», или «количественными», сигналами. Здесь  существенно то, что он и некоторые другие авторы избегают и «натураль­ности», и «денежности», более того, даже терминологически («коли­чественные», «экстенсивные», «содержательные») подчеркивают само стремление знаковых отношений функциональности к прин­ципиально новой форме. Это, иначе говоря, не неисчерпаемая деятельность и взаимодеятельность, а их определенная, гомоген­ная общественная форма, знаковое отношение людей.

В самом общем виде материально-знаковое отношение функ­ционального производства проявляется в потоке документов са­мых разных типов, классов, разновидностей, далеко не всегда ко­личественных в простом численном смысле (например, кому, для кого и что делать), но как документов именно управленческих (а не специально-научных, чисто или конкретно технических, кон­структорских, инженерно-технологических, поэтических или по­литических). Вот все это и есть, уже в наших терминах, технонимика производства. Среди беспредельного явления информации документы в таком их понимании и оказываются самой общей знаковой формой и сферой количественной (совершенно не обя­зательно численной) стороны всего функционального производства, его управления. Если рынок, так сказать, монетарен, то функциональность не «полумонетарна» (как у Я. Корнаи), а постмонетарна, документно-технонимична.

Так, примерами текущих документов являются заказы (заяв­ки), наряды, (задания) на требуемые работы и накладные, фикси­рующие их выполнение. Совокупность заказов в результате рит­мически-непрерывного согласования, образует планы, а совокуп­ность накладных в результате непрерывного соисполнения функ­ций образует отчеты, а все движение функционального произ­водства и предстает как планомерное, логической сущностью ко­торого и одновременно общественной формой соисполнения фун­кций и является «плановый торг» как согласование посредством управления и в сфере технонимики. Обратим внимание, что и при капитализме хоть и нетипичные, но «институционализиро­ванные связи фирм», или длительные контракты, тоже являются соглашениями. Не говоря о внутрифирменных процессах, како­вые сполна не рыночны, знаково не денежны, а документны.

Так что согласование интересов - действительно главная функция управления (верно замечал С.С. Шаталин) на инсти­туциональном уровне, но тоже понимаемом как производствен­ный, как собственная же ультраструктура функционального производства. Так что согласование происходит в объективной, материально-знаковой (документной, технонимической) форме самого функционального производства, в частности выступая в виде относительно универсальных «соглашений» как стандар­ты, свойственные всякому технологическому разделению труда и вообще процессу, в том числе в их вещественном срезе. Стан­дарты и суть нормативные документы, фиксирующие техноло­гическую «согласованность» производства, в том числе вещей (хотя и не только). Более того,  «соответствие стандартам» вообще свойственно индустриализму как массовому использованию нетворческого тру­да, как форме экономии на масштабах.

Вся документная форма обслуживания функционального про­изводства - такая же необходимость и форма, как банки, деньги и вся товаронимика, обслуживающие товарное производство. Все эти явления можно называть и институтами, но строго по­нимая их не как переменчивые, субъективно устанавливаемые или ликвидируемые структуры, а только как объективно необхо­димые ультраструктуры.

Поэтому, не пренебрегая и неловкими терминами, будем иметь в виду, что речь идет о неотъемлемых материально-знаковых формах, как бы сказал Маркс, неотъемле­мых «спиритуализмах» основных процессов производства, его же собственных ультраструктурах. В нашем случае это и есть тоже функции, но уже управления.

Работа, «тело» функции административного управления, т.е. конкретный труд исполнителей, агентов и органов, и суть особая функция, работа с документами (безразлично, с бумажными, те­лефонными, «голосовыми»), которая состоит в согласовании, соединении и разведении соисполняемых функ­ций. С некоторой условностью говоря, непосредственный труд, как имеющий дело с «безлюдной», «косной материей», безразлично, в работе токаря, пекаря, металлурга, археолога или социолога, в функциональном взаимодействии всегда опосредствуется адми­нистрированием, каковое в чистом виде имеет дело не с «матери­ей», а только со знаками, только с документами. Причем в этом документообороте в какой-то степени участвует каждый без ис­ключения работник (например, принимая задание, выдвигая за­явку, отчитываясь о сделанном, докладывая о сбоях, неполадках и т.д.). Но, просто начиная с некоторого масштаба этого взаи­мосвязанного труда, «ведение общих дел» объективно оформляется в особые функции административного управления, причем здесь уже именно отраслевого (технологического), а не территориального (натурального, местного). По моде говоря, среди всех родов «но­менклатур» это и есть вторая (после территориальной) иерархичеекая ультраструктура. Но именно вторая иерархическая, посколь­ку культурная или демографические ультраструктуры (со своими императивами и «номенклатурами») тоже везде и всюду есть, но они в основном не иерархичны. Или слабо иерархичны.

Эффективность управленческого труда, мощность исполните­ля функции управления (конкретное), существует вполне реально, но не самостоятельно, а только в виде эффективности основной функции (участок, цех, завод и пр.), т.е. только в мощности рабо­ты, приходящейся на работника коллектива. При этом управлен­ческий труд более высокого звена всегда сложнее управленческо­го труда более низкого звена. Кратчайше говоря, упо­мянутая сложность обуславливается масштабом, ответственно­стью, а субъективно, так сказать, «размером» риска.

 «От­ветственность» - это и есть проявление чуть ли не безумной, не формальной, а социальной сложности, скрывающей за «прос­тым» решением «да – нет» бесконечное поле учитываемых факторов. Определенная хитрость здесь со­стоит только в следующем. Некоторый высокий шеф может быть иной раз полнейшим дураком, ибо варианты решения готовятся уймой людей, а шеф лишь последний крючок своей подписи ста­вит. Но в этом случае мы уже сталкиваемся со свойствами инди­вида, а не с самой «шефской» функцией, которая всегда чем вы­ше, тем сложней (в упомянутом понимании).

Но все это вовсе не значит, что управленческий труд всегда сложней «непосредственного» труда (например, труд мастера или начальника смены в «тяжелых» производствах). Сложный управ­ленческий труд есть тоже объемная форма общественного при­знания расхода этого труда, опосредствованно (через основной) создающего большие объемы функций. Но и при этом управленческий труд в своем чистом виде остается только администра­тивным, его предмет - знаки, документы, организация «планового торга», а не само бездонное содержание производства. Дирижер - это тоже обычный специалист (музыкант), но в чистом виде, как «управленец», он имеет дело только со знаками («технонимика») игры оркестрантов (что совсем не тождественно тому же дири­жеру как творцу, таланту).

 Когда же основные функции «тяжелы», управленческий труд общественным признанием может оцениваться ниже основ­ного. Когда функции в целом масштабны, подвижны, рисковы, ответственны и т.д., управленческий труд оценивается, подчас и много выше основного. Поэтому, образно говоря, пираты, кото­рые могли уничтожать людей ни за понюшку табаку, вполне доб­ровольно выбирали из своих рядов капитана, определяя ему львиную долю предполагаемой добычи. На иных основаниях функциональный консенсус среди этой братии не мог бы никогда установиться. Даже головорезы, так сказать, прекрасно понима­ли, что для командования головорезами надо быть супермастер­ским головорезом. С таким же «окладом».

В реальном процессе, в том смысле, в каком можно говорить о реальности абстрактного функционального производства как сим­метрии, соответствие объемов функций, конечно, постоянно нару­шается, образуются переоснащенности и недосснащенности, пере­обеспеченности и недообеспеченности, простои и перегрузки и т.д., но все эти естественные, жизненные отклонения всякий раз вновь компенсируются перераспределением работ, исполнителей, мощно­стей функций, их пересоединением и переразведением и т.д., по­средством функций управления, в целом и обеспечивающего эф­фективность или организованность производства. В целом же за­кон положения функций (теперь уже в его полной форме), как и за­кон стоимости, апостериорен, пробивает себе дорогу «за спиной» участников, всегда утверждается как нечто уже сложившееся, при­чем включая в свою сферу и сами функции управления

Тут нужно некоторое внимание. Дело в том, что если ранее мы затронули управление в его смысле как тоже функции (рабо­ты), так сказать, только специфической, а также связь, но и да­леко не тождественность, сложного труда и управления, то те­перь задержимся на, пожалуй, здесь самом трудном моменте объективности образования этого самого управления как неотъ­емлемой от производства его нее ультраструктуры (собственного же «спиритуализма», в образе Маркса).

Естественно-техническое содержание техно­логий и производственные «борьба и согласие» заставляли устанав­ливать «разумные» пропорции между числом организаторов, раз­ведчиков, загонщиков, стрелков, между числом «капитанов», ру­левых, штурманов, лоцманов, матросов, гребцов, между числом «начальников», инженеров, надсмотрщиков, каменщиков, носиль­щиков и т.д. В наших условиях очевиден иной раз просто патологический «вкус» к начальствованию, командованию, наконец, «явный» пере­избыток управленцев (хотя ниже мы увидим, что дело обстоит не так просто). Поэтому специалисты по управлению предпринима­ют массы попыток найти методы определения нужной численно­сти работников управления, правда, справедливости ради, надо сказать, что обычно приходят при этом к эмпирическим началам в таких «априорных» обоснованиях.

Но, как и в анализе стоимости, речь идет совершенно о другом - о понимании того, как апостериорно происходит соисполнение в абстрактно нормальном, симметричном, хотя и ие­рархическом функциональном производстве, этом гомогенно оп­ределенном типе «борьбы и согласия», включая и управление. В этой связи воспользуемся классическим примером с робинзона­дой, но который рассмотрим в весьма необычном свете.

В силу необходимости, пишет Маркс, Робинзон «должен точно распределять свое рабочее время между различными функциями (понятно, что ни о каком обмене, товаре, здесь и речи быть не мо­жет, потому Маркс и говорит именно о «функциях», - комментирует этот момент А. С. Шушарин. Опыт учит его этому, и наш Робинзон, спасший от кораблекрушения ча­сы, гроссбух, чернила и перо, тотчас же, как истый англичанин, начинает вести учет самому себе», взвешивая полезность и труд­ности самых разных функций, от ремесленнических, земледельче­ских, охотничьих и т.д. до отдохновений в молитве.

Но тут-то и возникает незамечаемая и нежданная закавыка - а какова полезность и трудность самого распределения функций, сколько времени из жестко фиксированного фонда Робинзон должен вы­делить на самою работу с часами и гроссбухом? Вопрос отнюдь не праздный. Иначе говоря, в фон­де его времени управление неумолимо занимает необходимый объем как «общественная» необходимость, независимо от воли и сознания нашего педантичного Робинзона. Это объективное (конечно, в меру этого классического примера) соисполнение фун­кций Робинзона, вместе с управлением, и устанавливалось как соответствие их объемов, разумеется, в субъектной форме их равнонапряженности, с «учетом» сложности, эффективности и т.д.

В то же время, как и закон стоимости в товарном производст­ве, когда стоимость товара образуется до ее знакового (денежного) выражения в ценах, в функциональном производстве соисполне­ние функций осуществляется на основе соответствия положения функций также апостериорно, до своего знакового (документного) выражения. Положение функции, ее объем никогда не являются непосредственной данностью, ибо по самой природе это апостериорное общественное отношение и величина, и потому они лишь «превращенно» являются, обнаруживают себя, но никогда как таковые. Заметим, что более чем столетняя работа талантливых комментаторов «Капитала» до сих пор оказалась не­достаточной, и в значительной массе даже ученых стоимость по­нимается утилитарно, внешне и экзотерически (до сих пор продолжают вы­числяться общественно необходимые затраты, измеряться стои­мость, хотя это не измеримые, а лишь так или иначе проявляю­щиеся, но апостериорные величины).

Объем функции (как и величина стоимости) вообще не измеряет­ся в принципе, так как это объективная величина чего-то произо­шедшего (а отнюдь не происходящего и тем более могущего или должного произойти) в результате «борьбы и согласия», столкновения действий, вообще говоря, всех участников, в том числе в иерархии управления, в дискурсной форме нескончаемого «планового торга», скрывающего за собой само производственное соисполнение. По­этому деятельность всей иерархии управления нельзя смешивать с субъективными, хозяйственными и т.п. формами и сторонами. Эта иерархия, как и действия всех ее участников, столь же независима от воли и сознания людей, как правила хаоса товарного производст­ва, диктующие поведение его участников, т.е. объективна.

Однако и объективное, даже хаотическое, нельзя смешивать со стихийным. Стихийное в его разумном понимании всегда есть дей­ствительно нечто объективное, независимое от людей, но именно как господствующее над человеком своей неподвластной ему силой, как нечто тяготеющее над ним, неблагоприятное, негативное. Поэтому солнечная радиация, вулканические извержения, тектонические сдвиги, ураганы и т.д. сами по себе являются природными, естест­венными, объективными процессами, обретающими силу стихии только как порождающие бедствия людей. Потому в анализе функ­циональности вообще, как и вещественно-продуктового взаимодей­ствия (как и любых других), речь идет только об объективном типе хаоса, но вовсе не о стихийной силе, еще совсем не о «бедствиях».

В общем работа бесконечно многообразных функций может от­личаться большей или меньшей монотонностью, сложностью, степе­нью внутренней или обусловленной внешними причинами подвиж­ности, изменчивости, а в целом приводит к объективно складываю­щейся необходимости соответствия большего или меньшего объема управленческой функции. Поэтому в общем случае функционального взаимодействия, если прибегнуть к символьной (еще далекой от лю­бых математизации) форме, объем функции (Р) представляет собой сумму объемов основного (Q) и управленческого (Y) труда:

                                                    P = Q + Y.                                                               (1)

В абстрактно чистом функциональном взаимодействии это «мощностное» соотношение (в простейших формах проявляемое в численностях) выполняется как для отдельных функций в сети, так и для всей иерархии, и даже в безразличии (относительности) выбора уровня горизонтального сечения, отделяющего управлен­ческие и основные функции. Или, короче говоря, имеет место ди­намическое соответствие соисполняемых функций, включая функции в иерархии управления, ультраструктуре производства.

Здесь лишь еще раз напомню, что предстающее многим, ве­роятно, «идиллическим» приведенное и содержательно очень «то­щее» соотношение является фундаментальной эвристикой пони­мания сути базового взаимодействия, «объективной нереально­сти», абстрактной симметрии данного типа, никогда не сущест­вующей как таковая, а всегда существующей только в реальной форме производства, до которой мы еще далеко не добрались.